Науки давались Даниэле без особого труда, и, следуя совету матери, она ни перед кем не опускала глаз, чем заслужила в уважение к себе и прощение своему происхождению. Преподавала на дому основы логики и этики знатным недорослям, восхищалась Аристотелем и молилась в Святой Софии.
Как-то раз меня спросили, как Даниэла относится к миру, к текущей ситуации в Константинополе, к собственной жизни. Думаю, она бы ответила так:
"Всё, что есть в мире, рождается и умирает. Всё: от трав, стелющихся по земле, до великих империй. Константинополь - стар, империя скатилась в закат. Город пустеет и рушится, а горожане уже не те жизнелюбивые эллины, с которыми хотят себя сравнивать. Константинополь - старик. Жители города подобны волосам в его бороде. Волосы ещё растут, одни выпадают, другие вырастают, но выпадает больше, а растет меньше, и все, и даже родившиеся вновь, уже появляются на свет слабыми и седыми. Не случись бед и потрясений, наш старик мог бы ещё долго протянуть, постепенно угасая. Но тихая старость бывает уготована лишь редким из людей, и ни одной из империй.
Смерть, даже неизбежная, не перестаёт быть трагедией и мы заботимся о своих стариках до конца, с молитвой и любовью".
В ночь перед штурмом Даниэла видела во сне свой город сотни лет спустя.
Когда турки были на подходе к Константинополю, Даниэла пришла в госпиталь и спросила, не настало ли время учить всех студентов Университета вместо логики медицине. Но услышала, что санитаров хватает, а от учеников уже сами не знают куда деться.
Когда эпарх отдал приказ, всем горожанам кипятить воду для госпиталя и готовить бинты для раненых, Даниэла взяла воду и снова отправилась туда. В госпителе ответили, что бинтов уже достаточно, от помощи отказались, а водой разбавили чаёк в котелке.
Так Даниэла поняла, что долг выполнен, и, раз ты не воин, то и подвигу места нет.
Идя по улице Даниэла встретила отца, с которым не разговаривала уже очень давно. Тот рассказал, что если она пойдёт сейчас в турецкую кофейню и назовёт его имя, то будет спрятана и имеет шанс выжить. Даниэла была глубоко тронута неожиданной заботой, искренне поблагодарила родителя, а про способ спастись рассказала подруге. Мысль воспользоваться убежищем самой, прятать лицо и опускать глаза даже не пришла ей в голову.
Когда турки ворвались в город, она была уже в Святой Софии, которую любила всем сердцем, молилась и оплакивала город, помня из сна, каким ему предстоит стать. За стенами послышался шум и крики, патриарх александрийский спешно отпустил собравшися их грехи. Оставалось дождаться встречи с Господом. Данила, закрыв глаза и отогнав ночное наваждение, вспоминала православный Константинополь и улыбалась.
В этот раз город выстоял.
